www.s-migitsko.ru На горьком пути познания

М. Кундера. «Жак и его господин». Театр им. Ленсовета.
Режиссер Владислав Пази, художник Алла Коженкова

«Роман дороги» – так называют повествовательный жанр, который появился в начале семнадцатого века, но сформировался к середине восемнадцатого. В нём действуют герои, стремящиеся в долгих странствиях постичь мир и себя. «Дон Кихот» Сервантеса можно назвать «романом дороги», в романах Даниэля Дефо, Генри Филдинга, Лоренса Стерна, Вольтера странствующие герои прикасаются к непреложным законам и тайнам бытия. В этом же ряду – великая книга Дени Дидро «Жак-фаталист и его хозяин», написанная в 1773 году в Петербурге, где французский просветитель гостил по приглашению императрицы Екатерины II.

«Дорога» как образ познания человеком своей собственной сути, природы отношений между людьми и диалектики мироустройства привлекла нашего современника Милана Кундеру – талантливого чешского писателя, прозаика, поэта, эссеиста и драматурга, эмигрировавшего во Францию после разгрома «Чешской весны», произведения которого публикуются на разных языках мира.

Пьесу «Жак и его господин», посвящённую памяти Дени Дидро, Кундера написал ещё в Чехословакии в 1971 году, а издал в собственном переводе на французский, будучи уже в эмиграции.

И тогда же пьеса, в которой мастерски воссозданы главные герои и главные эпизоды многонаселеннейшего и многособытийного романа, а также сущностные идеи гениального первоисточника, стала достоянием мировой сцены. В прошлом сезоне состоялась её премьера в московском «Сатириконе». А в конце минувшего года она была показана театром имени Ленсовета.

В петербургском спектакле, согласно «вариациям на темы Дидро» (такой подзаголовок предпослал своей пьесе Кундера), «дорога» символически обозначает духовные скитания героев. Тут – история неотступных трагикомических попыток постичь непостигаемое, разгадать высший промысел, понять, куда движется мир, кто правит человеческими поступками и судьбами. Неизбывный смешной и горестный диалог «обоих протагонистов» – как называет Жака и его Господина автор «вариаций». Театральный термин здесь весьма уместен, потому что актёры, играющие главных героев Дидро–Кундеры, одновременно наблюдают за ними. С усмешкой мудрой, озорной и печальной. Такое вот двойное остранение. Актёры-герои в замешательстве, но не без вызова обратятся к зрителям, открывая сценическое действие (чего, мол, уставились?): «Куда мы идём? Разве человеку дано знать, куда он идёт?» А позже, как бы заново просматривая страницы своей жизни, эти комедианты, они же герои, они же грешные и смешные дети человеческие, не раз усомнятся, хорошо ли их «сочинили» автор (сам Дидро?), инсценировщик, режиссёр. И даже «тот, кто там, наверху, нас всех выдумал, должно быть, страшно плохой, ужасно плохой, чудовищно плохой поэт, король, царь плохих поэтов!» Однако этими сомнениями, как выяснится, философские размышления героев на предначертанном им пути познания не исчерпываются…

…Обобщённый и аскетически простой образ «дороги»-символа создали режиссёр Владислав Пази и художник Алла Коженкова, следуя пожеланиям Милана Кундеры. Распахнутое до предела пустое сценическое пространство. Темнота, подчёркнутая световым занавесом (художник по свету Глеб Фильштинский). И пересекающая сцену мглистая полупрозрачная ткань. За ней – высокая винтовая лестница, которая движется на дальнем плане, словно по чьей-то таинственной воле, – отличная опорная точка для вертикальных мизансцен. Там, в глубине, то меркнущей за тёмной завесой, то обнаруживающей себя, материализуются обрывки воспоминаний. А на переднем плане – настоящее героев. Здесь они будут комментировать пережитое, исповедываться в больших и малых грехах, не таясь, поминая свои рискованные любовные проделки, перебивая друг друга, то и дело обижаясь, шутливо, а порой и всерьёз. Но главное, будут без конца раздумывать и спорить о происходящем.

В мистическом, полупустом пространстве, совмещающем настоящее и прошлое – а порой и зловещие видения будущего, – перекрещиваются начала и концы, фарсовое и драматическое, низкое и высокое. Жак и его Господин словно выталкиваются в это пространство узким пронзительным лучом, разорвавшим на мгновение призрачную темноту светового занавеса. Выталкиваются из реальной жизни, как из дома, объятого пожаром. На «дорогу», в сферу внутреннего бытия. И двинутся «шагом на месте» – ведь путь их пойдёт по тропам сознания. Пази и Коженкова разделяют позиции Кундеры, который, настаивая на простоте и абстрактности оформления, пишет: «…временная принадлежность героев, главным образом, обоих протагонистов, должна быть слегка размыта».

Жак и Господин в исполнении Сергея Мигицко и Юрия Овсянко кажутся и современными бродягами, и скитальцами, явившимися из отдаленных времён. Они – воплощение несходства и, одновременно, взаимодополняемости. И по внешнему облику, и по сути. Выбор режиссёра тут безупречен.

Герой Овсянко в чёрной шляпе, тяжёлых дорожных башмаках, хрупкий, невысокий, с тонким суховатым лицом и словно бы потерянным взглядом. «Маленький печальный Господин», как его с нежностью называет Жак. Конечно же, он пессимист и ворчун. А при случае и моралист. И хорохорится порой перед Жаком, к которому так искренне привязан. Что в нём таится? Предчувствие беды? Давняя обида или сознание вины? Это станет яснее, когда в движении сценического действия восстановится связь между клочковатыми эпизодами прошлого. Овсянко удивительно играет комплекс мужчины, обойдённого любовью. Странно доверчивого и безбожно обманутого негодяем. Но не озлобившегося. И не устающего мечтать о женских прелестях – обязательно необъятных, фантасмагорических габаритов. Какой радостью светится он, приобняв за талию бойкую аппетитную толстушку трактирщицу, которая одновременно, только опустив на лицо вуальку, будет изображать коварную маркизу Ля Поммерей (Ирина Основина). Он прямо-таки вдохновенный поэт, певец раблезианских соблазнов, длинных ног, пышной груди и всего такого прочего… смешной, искренний и простодушный. При этом готовый в любой момент и по любому поводу вступить с Жаком в философский спор. И вслед за ним вздохнуть недоумённо: «… нас вообще хорошо сочинили?».

«Твой господин – глупец и заслужил удел глупца», – презрительно цедит рыцарь Сент-Оуэн, подлец, исчадье ада, с лысым зловещим черепом Фантомаса. (Этот сгущённый до гротеска образ представили артисты Александр Блок и Александр Чабан, играющие в очередь.)

«Но за его глупостью, – возразит Оуэну Жак, – легко различить приветливую мудрость, которую едва ли отыщешь за вашей хитростью».

Не случайно же именно Господина посетит видение будущего. С тотальной повторяемостью бесчисленных мутантов и одинаковых предметов, вытесняющих живую жизнь. «Трава не пробьётся из-под земли, цветам негде будет цвести», – скажет герой Овсянко с тоской… Пази вводит тут в спектакль шествие «клонов», возглавляемое крохотным уродцем – отродьем Сент-Оуэна, его уменьшенной копией (отцом этого уродца подлейший рыцарь исхитрился объявить бедолагу Господина). Пронзительный, сакральный смысл в этом зловещем шествии.

…Да, мир сочинён неважно. Иначе как могло случиться, что маленький печальный герой Овсянко окажется единственным, кто в этой истории прольёт кровь. Убьёт своего злодея. Вот откуда его затаённая грусть.

Жак–Мигицко не знает подобных ощущений. Простолюдин с природной весёлой жизнестойкостью, удивительно обаятельный в своем странноватом затрапезье. Большой, казалось бы неуклюжий, при том – подвижный, лёгкий. С импульсивным юмором и живым гальским умом. Импульсивен он и в плутовских проделках. И в том, как отзывается на чужую беду. Герой Мигицко – фаталист, это априорно задано и Дидро, и Кундерой и подчёркнуто режиссурой. Он не устаёт твердить по любому поводу: «Там, на небесах, всё наперёд записано».

Философские его умозаключения артист роняет походя, «пробросом», как само собой разумеющееся. Шутливая ли тут игра ума? А может быть, «маленькие хитрости»? Если всё предопределено – лично на мне ответственности нет. Да и какие у добряка Жака–Мигицко грехи? Разве что переспал с девчонкой своего незадачливого товарища, веселой потаскушкой, проказницей Жюстиной (её очаровательно играет Светлана Письмиченко). Но тут всё обошлось сверхблагополучно. А ребёночек оказался прелестный и похож на Жака, – только он об этом узнает не скоро. Обманутый же друг, долговязый симпатичный недотёпа Отрапа (Олег Андреев), так и остался в неведении. Когда же счастливая семья встретится с Жаком, как радостно и мило станцуют они все вчетвером (балетмейстер Николай Реутов). Этот танец Пази вводит в спектакль, как ввёл зловещее шествие «клонов» во главе с порождённым сатаной Сент-Оуэном маленьким чудовищем. Ввёл по принципу антитезы. Двое незаконнорождённых, но какие несхожие причинно-следственные связи. Какие полярные последствия. Не всякий проступок оборачивается злом. А случается, и добром. Всё может оказаться относительным. Хотя и предопределено «там наверху», как настаивает Жак. А может быть, эта относительность тоже изначально предопределена?..

Однако у Жака со всей его непростой философией есть непреложные внутренние критерии добра и зла. Ошеломлённо, с ужасом и болью всматривается герой Мигицко в прошлое, которое не изменить, – когда его Господин попадает в ловушку, предательски расставленную Сент-Оуэном. И все же Кундера позволит Жаку ворваться однажды в прошлое (наяву ли, в мечте?). Изменить – пусть в воображении – конец истории маркизы Ля Поммерей, подсунувшей в жёны своему неверному любовнику проститутку. Спасти злосчастную новобрачную от ярости обманутого супруга, маркиза дес Арис (его с блистательной фарсовой иронией играет Семён Стругачёв).

«Сколько благородных девушек становились развратницами. Почему же однажды не может выйти наоборот?.. – скажет Жак–Мигицко с простодушной и непререкаемой убеждённостью, парируя упреки Господина и трактирщицы. – …На этом свете нет ничего постоянного… Ветер дует, и счастье превращается в несчастье, месть в награду, а ветреная девчонка в преданную жену, с которой никто не может сравниться…». Для Мигицко тут важна не только «игра ума», обратная связь понятий – все предопределено и вместе с тем относительно. Артист заглядывает в душевную суть своего философствующего бродяги. Благой порыв его Жака остановить невозможно. За его мягкой настойчивостью потребность помочь, поддержать падающего. Вопреки всем и всему. Ведь он только слуга, которого Господин может отправить за непослушание на ночёвку в сарай, к козам. Правда, тут же будет умолять Жака (Жакулю, Жакулесеньку) не уходить, вернуться. Ибо им предназначено вместе брести по «дороге» познания жизни. Истощив все силы и едва не потеряв друг друга на непредсказуемых её поворотах…

Измождённый, в каком-то тюремном колпачке стоит Господин – Овсянко у края сцены, едва держась на ногах. Безнадёжно одинокий. С песочными часами в руках, отмеряющими остатки неостановимого времени. А из глубины, опираясь на палку, появляется Жак. Сгорбленный, чуть живой и чуть ли не в рубище. С виноватой улыбкой, словно бы извиняющийся за свой жалостный вид. «С той минуты, как я тебя потерял, сцена стала пуста, как мир, а мир пуст, как пустая сцена», – скажет Господин. И с мягкой усмешкой вспомнит «прекрасные байки» Жака о «прекрасных задницах». (Байки, которые тот придумывал, чтобы порадовать своего маленького печального Господина.) И может быть, радость этой уже нечаянной встречи – единственное реальное обретение на горьком их пути. В этом сущностный смысл заключительной сцены спектакля Пази, сыгранной с предельной искренностью, грустным юмором и драматизмом.

Герои, однако, готовы продолжить свой путь, хотя и не знают, куда идти, хотя силы их иссякли. Вперёд? «Тысячелетний трюк человечества, – утверждает Жак. – Вперёд – это везде». В ремарке же значится: «разворачиваются по кругу». Жак грустно раскрутит на месте у края сцены два колеса. Их с Господином круг замкнулся. Возможно, кто-то другой последует по их пути. Вперёд? Или по кругу?..

А Жак и его Господин – актёры, и их герои возвращаются со сцены назад (как указано в ремарке). Туда, откуда пришли, в мглистый туман за световым занавесом. В хаос жизни. Ощутив, вопреки героям Дидро, трагизм самого бытия человека.

«Театральная версия знаменитого романа – весьма деликатное дело, требующее равновесия между верностью источнику и тем, что в него привнесено, равновесия между оптимизмом эпохи Просвещения и скептицизмом нашего столетия», – заметит Кундера в своём предуведомлении к «Вариациям на темы Дидро». Думается, что это равновесие соблюдено режиссурой и создателями спектакля.

Нина Рабинянц, Лев Гительман
«Петербургский театральный журнал», № 21 2000